Повести - Страница 85

— Завидую я тебе, Николай! — вдруг заговорил Васильев. — Зверей ты видел только в зоопарке. Будем надеяться, что никогда ты не увидишь их в человечьем обличье. А вот мне пришлось… После войны по всяким репарационным делам я попал в Вену. Ради любопытства зашел в кино. Перед каким-то ковбойским фильмом давали спортивную американскую хронику… Я многое встречал в жизни, дорогой мой друг… не все люди, даже у нас, напоминают хрусталь своей чистотой и прозрачностью. Но тут я навсегда возненавидел всех тех, кто снимал эту хронику, кто выпустил ее и кто хохотал, глядя на это позорное для человека зрелище… — Он с трудом перевел дух, как бы чувствуя невыносимую тяжесть, и продолжал: — Показывали «веселый номер» — вольно-американскую борьбу двух женщин. Они выступали на специальной эстраде, покрытой жидкой грязью. Через несколько минут этих женщин уже нельзя было отличить одну от другой… Буквально воплями восхищения сопровождался этот номер. Толпа вокруг ринга была показана во всем ее американском великолепии… Ты пойми, Николай, с незапамятных времен человечество воспитывалось в любви и уважении к женщине. Ей писал сонеты Петрарка. Данте шептал имя Беатриче. Великие умы посвящали женщине свои лучшие творения, художники с нее писали картины. Она всегда была источником жизни, радости и вдохновения…

Синицкий слушал своего старшего друга с тайным волнением и вместе с тем был удивлен этой речью, которую он никак не предполагал услышать от сурового и замкнутого в себе инженера.

— Я не могу понять людей, — продолжал Васильев, — будь то американцы или голландцы, если они позволяют каким-нибудь негодяям публичное издевательство над женщиной. Я уже не говорю о том человеческом отребье, которое могло этим восхищаться. Зал, где показывали столь мерзкую картину, был набит американскими офицерами. Я слышал их одобрительное ржанье, когда на экране голодная женщина, ради того чтобы заработать на хлеб, шлепалась в жидкую грязь для потехи глазеющих на нее сытых, розовощеких скотов…

Он замолчал, и почему-то ему вспомнился другой вечер… Праздник на крыше института. Девушки в длинных одеждах плывут в медленном танце и чуть слышно звенят наперстками по фарфору… С ласковой нежностью смотрят на них люди, светятся счастьем их глаза. Юноши готовы бросить на сцену все цветы, что украшают праздничные столы…

— Ты еще многое не успел оценить, мой друг, — задумчиво сказал инженер. — Все тебе кажется у нас привычным и обыкновенным… А вот я видел…

Долго еще рассказывал Васильев о своих встречах на Западе, вспомнил и о сыне, но только о письме умолчал. Ему самому оно казалось невероятным. Он все еще с удивлением ощупывал в кармане плотный, будто жестяной конверт.

Постепенно тускнела лампочка на аккумуляторе. Ее свет стал желтым, затем красным, как будто бы в ней светил подернутый пеплом уголек.

…Наступило утро, но и оно не принесло ничего утешительного. Туман не рассеивался. Казалось, он стал еще более густым и тяжелым.

Бакланы, напуганные фейерверком, уже не садились на островок. Да и ракет не осталось, охотиться нечем. Синицкий, для того чтобы скоротать время, возился с ультразвуковым аппаратом.

— Удивительная история! — сетовал он, постукивая пальцем по экрану. — Какую великолепную технику подарила нам капризная судьба! Десять тысяч стоит один аппарат, дороже «Москвича», а мы бы его с радостью отдали за пару бакланов… Конечно, не ахти какая гастрономия, а вот… — он комично развел руками, — печальная необходимость.

— Знала бы Саида, как ты высоко оценил ее опытный прибор! Ты же понижаешь, что надо было хоть его спасти. Он все-таки нашел нефть.

— Сейчас бы я предпочел найти что-либо другое. — Синицкий вздохнул и проглотил слюну. — Помню я об интересных опытах. Ученые опускали в воду кварцевую пластинку, излучающую ультразвук, и вода вроде как кипела. Вынимали пластинку — вода сразу становилась спокойной… Занятные фокусы! Такие же, как и с загадочными кольцами.

Он зевнул и вдруг застыл с открытым ртом. Какая-то острая мысль буквально парализовала все его движения. Он даже боялся вздохнуть.

Но вот оцепенение прошло. Синицкий схватил аппарат, подбежал к воде и зашел в нее по пояс. Опустив хобот аппарата вниз, он резким движением повернул переключатель. Послышалось слабое жужжанье. Стараясь не дышать, студент смотрел в воду.

Вдруг на воде показалось белое брюшко всплывшей рыбы, затем еще и еще — целый десяток оглушенных ультразвуком рыб.

— Смотрите, — крикнул находчивый рыболов, — какие огромные! Это кутумы!… Молодец Саида, делает аппараты и для разведки и для рыбного промысла! — Он стал бросать рыбу на берег. — Александр Петрович, ничего не трогайте, я сам все сделаю, — умоляюще попросил он, увидев, что Васильев собирает рыбу. — Одну минутку! Я только возьму посуду.

Синицкий забрал свой улов, затем коробку от аккумулятора и побежал к скалам…

За обедом Синицкий по-прежнему был весел, шутил и старался развеселить Васильева. Тот почти не отвечал на его вопросы и часто смотрел вверх, как бы прислушиваясь к шуму несуществующего самолета.

Васильев вдруг встал, прошелся несколько раз вдоль берега, остановился около лежащих на песке аккумуляторных пластин и долго рассматривал их.

Возле «каменного шалаша» он взял разрядившийся аккумулятор и со всего размаха ударил о камень.

На песок полился электролит. Темная полоска потянулась к морю. Инженер с ожесточением расколотил аккумулятор на части.

«Что это с ним? — испугался Синицкий. — Уж не случилось ли чего?»