Повести - Страница 66

В газетах были напечатаны фотографии с мест, где сейчас строились каналы и плотины. Васильев влажными глазами смотрел на радостные лица молодежи, на человека в рабочем костюме, который, видимо, что-то объяснял им, склонившись возле машины.

Писем было немного. Инженера заинтересовал плотный белый конверт без марки.

Он вскрыл его, и на тетрадь упала фотография. На ней был снят молодой человек в форме солдата американских войск. Лицо его показалось Васильеву очень знакомым.

Он развернул письмо и стал читать:

«Дорогой сэр!

По предложению Ваших коллег, виднейших американских инженеров, работающих в области подводной нефтеразведки, мы заранее обращаемся к Вам с просьбой опубликовать в нашем вновь создаваемом журнале Вашу последнюю работу, касающуюся нового метода нефтеразведки.

Мы надеемся, что Ваше сотрудничество в новом журнале будет способствовать укреплению дружеских связей между учеными всех стран. Мы хотели бы получить Вашу работу через нашего представителя, который в ближайшие дни постарается связаться с вами лично.

Только искреннее стремление внести свой скромный вклад в развитие мировой науки заставляет нас, дорогой сэр, просить Вас поддержать новый журнал своим благосклонным вниманием.

Пользуемся также случаем сообщить Вам радостную весть, что сын Ваш, фотографию которого мы посылаем, жив. Он высказал желание вступить в ряды американских войск. Сейчас храбрый мальчик проходит специалькую подготовку и будет рад сражаться под флагом Объединенных наций.

Мы понимаем это благородное стремление, но также разделяем и Вашу тревогу. Мы будем счастливы помочь Вам и приложим все усилия, чтобы уговорить Вашего сына прислушаться к голосу благоразумия, и, если Вы того пожелаете, сын возвратится в родной дом.

Еще раз примите уверение в искренности наших чувств…»

Васильеву вдруг показалось, что все рушится: трещат перегородки подводного дома, потолок стремительно опускается вниз, морское дно уходит в пустоту, и ноги уже не чувствуют опоры…

Он схватил фотографию и жадно впился в нее глазами. Да, это Алешка… сын! На него смотрело худенькое мальчишечье лицо с чуть приподнятой верхней губой. Из широкого воротника торчала тонкая, будто цыплячья, шея.

Отчаяние, гнев и ненависть горячим клубком подкатывались к горлу. Воздух казался раскаленным, как в топке… В эти последние минуты, когда в сознании человека проносится вся его жизнь, Васильев видел только плачущие ребячьи лица: ребенка на улице немецкого городка, сирот из детского дома и, наконец, вот оно — последнее лицо — его он видит на фотографии…

Этот юноша не плачет, но кто знает, сколько слез им было пролито, когда вдали от родной земли, с побоями и унижениями из него постепенно делали солдата американской армии. Может быть, через несколько дней его повезут в далекую страну, где снова будут плакать дети…

Ненависть сжимала сердце. Васильев никак не мог поверить столь чудовищной подлости: там, за морем, люди, потерявшие человеческий облик, готовят из советских детей убийц по своему образу и подобию!

Он понимал, что стал жертвой привычного для этих людей шантажа. Никакого нового журнала не будет, это только предлог. В обмен на сына они хотят получить описание подводного танка… Письмо составлено осторожно и не может вызвать дипломатического скандала. Кроме того, «представители журнала» надеются, что оно останется известным только инженеру Васильеву, который ради сына пойдет на их предложение…

Инженер заметался по кабинету. О, если бы он сейчас был наверху! Надо все рассказать… Может быть, еще удастся вырвать сына из этих грязных, окровавленных рук?… Алешка, мой Алешка!…

Остановившись возле стола, Васильев вновь схватил фотографию и долго смотрел на родное лицо.

— Александр Петрович, — сказал Синицкий, входя в кабинет, цистерна готова, а я… — Он протянул руку, пытаясь удержаться за кресло, и соскользнул на пол.

* * *

Две одинокие фигуры стояли на палубе танкера. За кормой метался луч прожектора. Вот он осветил плавучий остров, где краны изогнули свои гусиные шеи, затем спущенные шлюпки у борта, и побежал дальше…

— Нельзя больше ждать, — сказал, вздохнув, Агаев стоявшему рядом Гасанову. — Придется возвращаться… Может, все-таки удастся спуститься водолазам? — продолжал он, как бы говоря с самим собой. Конечно, в глубоководных скафандрах… Сейчас же запросим Ленинград.

— Если не будет поздно… — сказал Гасанов и отвернулся.

Откуда-то сквозь шум волн донесся крик. Гасанов прислушался. Крик повторился. На палубу выбежали Нури и матросы.

Луч прожектора перекинулся через левый борт, побежал по волнам и вдруг замер.

В ярком, ослепительном свете прыгал рыбачий баркас. На палубе лежал человек, размахивая рукой. Он что-то кричал.

Казалось, еще немного — и волны, перекатывающиеся через палубу баркаса, утащат за собой рыбака.

«Может быть, остальные уже погибли?» — подумал директор и быстро скомандовал:

— Шлюпку!

Баркас уносило в сторону. Нури и матросы отчаянно работали веслами. Волны ударяли в борт и окатывали гребцов с ног до головы.

Крики становились громче… Наконец шлюпка поравнялась с баркасом. Около него, судорожно уцепившись за руль, болтался человек с искаженным от страха лицом. Другой остервенело отрывал его скрюченные пальцы от руля. О борт бился бинокль, висевший на шее рыбака.

Баркас, потерявший управление, мог перевернуться каждую минуту.