Повести - Страница 61

К оглавлению

61

— Будет, Ибрагим, будет! — убежденно сказал Агаев. — Все мы живем и работаем ради этого. Ты молод, дорогой, ты многое не помнишь… Может быть, тебе рассказывали о таком же, как и ты, молодом инженере Агаеве, который перед войной работал у нас в институте. Это был мой младший брат. Думал он тогда о подводном нефтепроводе на поплавках, считал, делал опыты… Был такой же, как ты, горячий, и мир казался ему полным жемчужин… Добровольцем ушел в сорок втором году с нашей Азербайджанской дивизией…

Директор остановился, по привычке полез в карман за трубкой, но потом, как бы опомнившись, вытащил руку обратно и слегка поправил козырек фуражки.

— Письмо мы получили, — продолжал Агаев: — пал смертью храбрых… Я помню эту ночь, когда мне на пристань принесли письмо. Хорошо, дорогой, помню, как сейчас… и ветер и волны… Мы тогда отправляли в Красноводск транспорт с нефтью. Путь через море был единственным путем для доставки нефти из Баку. От этого тогда многое зависело. Сколько горючего нужно было фронту! Ты можешь понять это, Ибрагим? Никак не могло хватить судов. Подводного нефтепровода не было: опыты молодого инженера остались незаконченными. Кто-то вспомнил о его поплавках, и мы стали тогда применять плавучие цистерны. Мы отправляли их, как поездные составы, прицепляя цепочкой к пароходам. Летчики рассказывали, что сверху им казалось, будто поезд с нефтью догонял пароход прямо по морю… — Агаев положил руку на плечо инженера и задумчиво продолжал: — Вот почему я прежде всего увидел в этих шарах не жемчужины, а цистерны военных лет… Этого я никогда не забуду! Во время ленинградской блокады через Ладожское озеро проходила по льду «дорога жизни». В сорок втором по нашему морю тоже шла «дорога жизни». Она была артерией, по которой текла черная кровь, питающая технику нашей армии… И вот, чтобы никогда не повторились эти годы… чтобы никогда и никто не получал таких писем, как я в ту черную ночь, нам нужны и цистерны Васильева и подводные башни Гасанова…

Гасанов молча пожал руку директору и почувствовал что-то новое и еще пока не осознанное в своем отношении к окружающему.

— Странно, очень странно! — словно издалека донесся голос Агаева. — Ты не находишь, что цистерны очень неглубоко сидят в воде?

Инженер рассеянно взглянул на шары: он все еще думал о рассказе директора.

— Почему они не наполнены как следует? — спросил Ибрагим.

— Васильев говорит, что скважина фонтанирует. Однако по количеству нефти в цистернах это незаметно: в каждой из них и тонны не наберется, — определил директор.

Он наклонился за борт и следил, как коренастый матрос, оставшись в одной тельняшке, ловко орудовал тяжелыми цепями, прикрепляя их к поручням шара.

— Возьмем цепочкой, — решил директор и уже готов был отдать распоряжение матросам.

Гасанов неожиданно запротестовал:

— Нет, так нельзя! У нас пока еще нет связи с подводным домом. А я полагаю, что мы все-таки должны испытать установку трубы с поплавка?

— Да, если восстановится связь.

— Может пройти много времени. Не думаете ли вы, что в одном из шаров лежит записка? В ней Александр Петрович должен сказать, опускать трубы или нет.

— Посмотрим, — согласился Агаев.

Матрос с широкими угловатыми плечами подтянул шар к борту, затем его подняли лебедкой повыше, чтобы не доставали волны.

Над шаром, словно черный слоновый хобот, повис шланг. Раскачиваясь от ветра, он будто бы искал скобы у завинченной накрепко крышки люка.

Метнулся луч прожектора и остановился на шарообразной цистерне. Она была такой белой и блестящей, будто светилась изнутри.

Все столпились у борта, с нетерпением ожидая, когда первая тонна «черного золота», добытая из самых сокровенных морских глубин, потечет в железное чрево танкера.

Два молодых матроса спустились по цепям на цистерну и, усевшись у фонаря, стали осторожно отвинчивать люк.

Гасанов взволнованно наклонился над бортом. Он в нетерпении. Он ждет первого подарка с морских глубин.

Неслышно приподнялась крышка. В люк соскользнул черный хобот. Где-то засопел насос, со свистом втягивая воздух. Хобот опустили еще ниже.

Агаев приложил ухо к шлангу и недоуменно развел руками.

— Пустой? — прошептал Гасанов.

Матрос, сидевший на шаре, опустил голову в люк и, всматриваясь в темноту, прислушался.

— На дне тоже нет? — сдерживая досаду и нетерпение, спросил директор. — Возьми фонарь. Может быть, там записка?

Из люка послышался сдавленный голос, затем показалась темная жилистая рука, цепляющаяся за шланг, и наконец голова старого мастера Пахомова.

Все будто онемели. Первым опомнился Агаев.

— Что случилось? Почему ты здесь? — спросил он и крикнул: Скорее трап!

Вниз по цепям уже спускался Гасанов. Он протянул руки мастеру:

— Ну, что там? Что? Скажи!

Пахомов молча оглядывал окружающих, словно кого-то искал среди них.

— Где Александр Петрович? — вдруг хрипло спросил он.

Гасанов и директор переглянулись. Пахомов подбежал к борту.

— Где еще шары? — испуганно закричал он.

Директор торопливо подошел к мостику и крикнул:

— Свет, скорее!

Луч прожектора скользнул по палубе, осветил согнувшуюся фигуру старого мастера, на мгновение задержался на нем и пробежав по волнам, указал на скрепленные вместе белые цистерны. Около них уже колыхались лодки…

Глава девятнадцатая

КАПИТАН ОСТАЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ

Темно и душно в торпедном отделении подводного дома.

Луч фонарика пробежал по мокрым стенам. Молчаливый техник влез в шар-цистерну. Ему помогали оставшиеся члены экипажа.

61